Юрист ЦЛП Павел Кантор – в дискуссии «Аутизм и правосудие в России»

Панельная дискуссия о пересечении аутизма и права «Аутизм и правосудие в России» прошла 22 мая 2021 года в рамках девятой международной конференции «Аутизм: Вызовы и Решения». Есть данные исследования, согласно которым аутичные люди в семь раз чаще оказываются в ситуации конфликта с правоохранительными органами. В России за последние годы было несколько случаев возбуждения уголовных дел на людей с аутизмом, а также много случаев незаконных задержаний.

Модератором выступила политолог и публицист Екатерина Шульман. В дискуссии принял участие юрист правовой группы Центра лечебной педагогики Павел Кантор – публикуем его выступление:

Екатерина Шульман: В чем, собственно, юридическая проблема? Либо человек дееспособен – тогда он отвечает за свои действия вне зависимости от того, каковы его особенности. Либо он недееспособен – тогда у него есть опекун и он как бы такой вечно несовершеннолетний. Что можно было бы поменять в действующей правовой рамке для того, чтобы инкорпорировать людей с поведенческими и ментальными особенностями?

Павел Кантор: Это прекрасный вопрос, который берет самую точку проблемы. Есть ли проблема в системе законодательного регулирования или вся проблема только в том, что полицейские слишком грубые? Проблема есть. Самое главное, что мы можем сказать что у законодателя в лице высших судов существует совершенно четкий тренд. Чуть более 10 лет, действительно, ситуация существовала бинарная и никакого нейроразнообразия не признавалось – человек признавался либо полностью «годным» и полностью отвечающим за свое участие в правоотношениях, либо «негодным» – и в этом случае его функции полностью замещались кем-то другим. Это положение вещей было признано неправильным, не соответствующим Конституции и Конвенции ООН.

После этого был последовательно совершен целый ряд существенных шагов. Во-первых, сначала Конституционным Судом, а затем законодателем было введено понятие ограничения дееспособности вследствие психического расстройства. То есть правовых состояний для человека с психическим расстройством стало уже три, хотя в ограниченной дееспособности «зашито» два разных состояния, так что как минимум их стало четыре. Потом законодатель внес изменения в Гражданский кодекс, где он написал, что опекун, действительно, действует от имени подопечного, но добавил фразу «с учетом его  мнения и предпочтений». То есть опекун обязан учитывать мнение и предпочтения подопечного, насколько это возможно! Раньше этой нормы не было, а теперь она появилась. И вслед за этой нормой появился следующий вопрос: а как выяснять мнение и предпочтения человека, который имеет трудности с коммуникацией? И уже сейчас в Государственной Думе находится законопроект (это всё тот же законопроект о распределенной опеке), который дает ответ на этот вопрос – устанавливает специальные нормы о порядке установления мнения и предпочтений подопечных с использованием альтернативной и дополнительной коммуникации, коллегиального контроля, фиксации видеозаписи и т.д.

Далее у нас Конституционный Суд сказал, что, если человек признан недееспособным, но в суде рассматривается дело о его дееспособности, то он вправе участвовать лично в  судебном заседании и пользоваться помощью выбранных им самим представителей, независимо от того, какое мнение по этому вопросу имеет его опекун. Следовательно, возник следующий вопрос: а как этот представитель может подтвердить свои полномочия? В судебном заседании – понятно: там недееспособный человек сказал: «Вот мой представитель», и судья подтвердил. Но ведь представитель должен помогать человеку и вне судебного заседания (например, помогать собирать какие-то документы, истребовать какие-то справки и т.п.), знакомиться с материалами и т.д. Возникает вопрос: как подтверждать такие полномочия? В научной литературе есть рассуждения на эту тему.

Потом Верховный Суд говорит, что, даже если человек был признан недееспособным в вопросах гражданских правоотношений, это не значит, что он не имеет права участвовать в других правоотношениях. Таких, например, как трудовые. В законе об основах охраны здоровья граждан и в законе о психиатрической помощи прямо сказано, что, если человек недееспособен, но может выразить свою волю, то вопросы медицинского вмешательства решаются с его участием, с его согласия, вопросы его помещения в стационарную организацию социального обслуживания для людей с психическими расстройствами и выписки из нее принимаются по его решению... Но отсюда мы сразу делаем следующий естественный шаг: если мы признаем за недееспособным человеком целый ряд сфер, в которых он может участвовать лично (труд, медицина, социальное обслуживание), то отсюда следует естественный вывод, что в этих же сферах он может сам выбрать себе представителя, который будет ему помогать.

Отсюда возникает вопрос: как он подтверждает полномочия этого представителя? Нотариус не может удостоверить такую доверенность, нотариус удостоверяет бесспорные ситуации, а с человеком с ментальными нарушениями нотариус испытает сомнение, насколько человек правильно формулирует свою волю. Значит, у нас на очереди – решение вопроса о подтверждении недееспособным или ограниченно дееспособным человеком своего выбора в отношении представителя и фиксации этого выбора. Опять-таки, как это можно сделать – есть разные модели. Например, у людей, расстройства которых протекают таким образом, что у них есть «хорошее время» и «плохое время», есть в «хорошее время» возможность фиксировать какие-то свои решения, которые вступят в силу в «плохое время». Например, в Англии есть определенные процедуры, которыми устанавливается, когда это «плохое время» наступило и запустились эти механизмы. Не буду сейчас подробно описывать – но такие наработки есть и их можно зафиксировать в законодательстве.

Возможны и другие модели. Например, вместо полного лишения дееспособности или даже ограничения дееспособности – назначение человеку представителя в отдельных случаях. Например, определяется, что человек всё может сделать сам, но вот сейчас, в этом конкретном вопросе, в этом конкретном случае ему нужен представитель, который назначается без его явно выраженной воли. Но который действует в определенных рамках, под определенным контролем и только до какой-то степени. Такие модели существуют – в этом направлении тоже есть над чем поработать законодателю и ученому-правоведу. Естественно, с учетом мнения профессионалов из сферы собственно аутистического спектра. 

Мы видим, что люди с аутизмом в проблеме участия в правовых отношениях находятся на острие проблемы – точно так же, как они находились в этом положении в образовании людей с ментальными нарушениями (образование нужно всем людям с ментальными расстройствами, но двигателем и локомотивом этого процесса были люди с аутизмом, по ряду причин). Точно так же, если речь идет о правовом статусе и об участии в правоотношениях людей с ментальными нарушениями вообще, люди с аутизмом находятся на острие. Понятно, почему – если у человека есть грубый интеллектуальный дефект, то при всем нашем уважении к такому человеку и при всей симпатии, его роль в правоотношениях все-таки будет в значительной степени так или иначе замещена кем-то другим. Если человек имеет серьезное психическое расстройство, но при этом не имеет выраженных трудностей с коммуникацией, то он, скорее всего, сумеет скоммуницировать, найти себе представителя и так далее. А вот если мы говорим о человеке с аутизмом, то часто это человек, который способен понимать и формулировать свою задачу, но при этом испытывает трудности с тем, чтобы ее выразить и скоммуницировать с правоприменителем по этому вопросу. Поэтому мы говорим об этом здесь и сейчас.

Полностью запись дискуссии можно посмотреть по ссылке.

Категория:

Комментарии

Добавить комментарий

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии