Кто может быть признан ограниченно дееспособным? В чем плюсы и минусы такого статуса? Как и на каких основаниях должно происходить ограничение дееспособности? Ответы – в полном тексте вебинара, который юрист правовой группы РБОО «Центр лечебной педагогики» Павел Кантор провел 27 февраля в Web-школе Региональной общественной организации людей с инвалидностью «Перспектива».
Уже с понедельника 2 марта мы живем по-новому – вступили в действие положения Гражданского кодекса, которые существенно изменяют положение лиц с ментальной инвалидностью, по сравнению с тем, как было до сих пор. Однако корень проблемы состоит в том, что институт ограниченной дееспособности является совершенно новым для нашей правоприменительной практики, ничего аналогичного у нас в стране раньше не действовало, и, конечно, и суды, и сами заявители, и правоприменители, и эксперты – все окажутся перед массой возникающих вопросов. В связи с этим пока трудно предвидеть, какие сложности возникнут в правоприменительной практике и как придется на них реагировать. Даже когда обсуждался этот законопроект и шли споры о нем, нам говорили: «Такая формулировка неудачная, и здесь не очень правильно, и здесь не очень понятно…». Мы говорили: «Что же теперь, ничего не делать, раз непонятно? Давайте начнем работать, посмотрим, как это работает, выясним, какие есть пробелы, какие сложности, как их скорректировать – на уровне практики или методических рекомендаций, или на уровне корректировки закона, если он работает плохо. Будем ожидать». Про то, с чем конкретно мы столкнемся, я расскажу достаточно подробно, в том числе про процессуальные аспекты.
До настоящего времени действовала ситуация, когда лица, которые, с точки зрения гражданского права, не вполне могут выступать как все в гражданском обороте – может быть, не очень понятно сказано, но речь идет о лицах с ментальными нарушениями, - стоят перед альтернативой из двух вариантов. Первый – они признаются полностью недееспособными. Этот институт существует у нас давно, еще с советских времен. Признаются недееспособными в судебном порядке, поскольку, с точки зрения закона, не способны понимать значение своих действий и руководить ими. Как следствие, признается, что такой человек не способен выступать в гражданском обороте, не способен заключать сделки, не способен отвечать за свои действия. В этом случае он не несет ответственности и не имеет прав, они с него снимаются. Ему назначается опекун, который представляет его во всех гражданских правоотношениях, защищает его права, отстаивает его интересы перед третьими лицами и перед государством. Казалось бы, модель понятная – она призвана защитить такого человека.
Другая модель, которая существует в настоящий момент, – это так называемый патронаж, предусмотренный 41 статьей Гражданского кодекса. Эта система предполагает, что человек не страдает психическим расстройством, просто в силу своей слабости, инвалидности и маломобильности не способен самостоятельно выходить из дома, делать покупки, являться в присутственные места (по состоянию здоровья). Тогда над таким лицом устанавливался патронаж, ему назначался помощник, их отношения в гражданско-правовом смысле представляли собой институт поручения – то есть маломобильный гражданин, ограниченный в возможностях, поручал помощнику действовать от его имени, при этом формально сохранял полное право распоряжаться своим имуществом, решать свои проблемы, а также нести ответственность за свои поступки.
Последствия недееспособности, о которых я говорил, представлены выше. Некоторая инерция нашего правового мышления состояла в том, что, предполагая ограничить человека в имущественных правах (в праве распоряжаться имуществом и нести ответственность за свои поступки в этой сфере), государство пошло дальше – оно ограничило такого человека и в семейных правах (возможности вступать в брак, воспитывать детей – понятно, что такой человек усыновителем выступать не может, но собственные дети у него вполне могут быть), и так далее. Причем действующее законодательство говорит так: «Если лицо, состоящее в браке, признается недееспособным, то это основание для упрощенного расторжения брака – в этом случае дееспособному супругу достаточно заявить, что он желает расторгнуть брак, и брак расторгается». Однако это не происходит автоматически и не является обязанностью – дееспособный супруг, если желает, может сохранить брачные отношения с недееспособным, что говорит о том, что законодатель скрыто признавал, что такие люди на самом деле способны чувствовать и действовать так же, как и все.
Однако практика нашей жизни, практика нашего правоприменения, а особенно изменения в общественном сознании, гуманизация общества, изменения в экономических отношениях – всё это привело и правовое сообщество, и просто граждан к идее, что не все так просто, что на самом деле существует большое количество людей, находящихся в пограничном состоянии. Кстати, нужно сказать, что развитие медицины и педагогических методик сыграло очень большую роль – те люди, которые, например, 40 лет назад не имели возможности развить свой интеллект, свои мыслительные и волевые способности, сейчас могут их развить, пусть и не в полной мере, но, во всяком случае, они вовсе не являются безумными бесчувственными куклами. На рисунке выше описаны наиболее типичные ситуации – человек не понимает что-то сложное или новое, испытывает сложности с входящей информацией, или же он сильно подвержен влиянию, внушению, отсутствует какой-то внутренний контроль, критичность развита недостаточно. Например, видит рекламу планшета и покупает планшет, хотя, возможно, этот планшет, с одной стороны, ему не так уж нужен, а, с другой стороны, не вполне по карману. Или человек видит веселую рекламу кредита, где девушки, цветы и море, и думает: «Возьму-ка я кредит, и у меня тоже все это будет!» При этом человек в принципе понимает, что такое кредит – он понимает, что берет деньги, понимает, что их надо вернуть. Он принимает решение своей волей, но не вполне соотносит его с реальностью и со своими необходимыми потребностями. Понятно, что полностью лишить такого человека права как-либо участвовать в гражданском обороте явно несправедливо, но и оставить его без помощи, какого-то контроля и поддержки тоже очень рискованно.
Еще одна проблема – категории граждан, у которых нарушения психического развития носят циклический характер. Они могут существовать вполне в норме, и вдруг в какой-то момент уходят в иное состояние. Психиатрам такая ситуация прекрасно известна, она достаточно типична. Понятно, что полная недееспособность крайне несправедлива и заведомо избыточна, но и оставить человека без помощи тоже нельзя. Как-то мы беседовали с одним представителем какой-то европейской страны (кажется, Франции) о женщине, которая периодически впадала в такие состояния, причем понимала это сама. У нее был попечитель (в нашем понимании просто доверенное лицо, близкий человек), который к ней приходил и говорил: «Извини, Мария, ты сейчас не можешь действовать. Давай, нам нужно сейчас пойти к врачу и пройти курс лечения. Потом все опять будет прекрасно, и тогда я устраняюсь. А сейчас, извини, нет».
Это нередкая ситуация, тоже требующая понимания.
Перейдем к ратификации Российской Федерацией Конвенции ООН о правах инвалидов, которая произошла в 2012 году. Помимо всего прочего, эта Конвенция четко указывает, что государства-участники обязаны иметь гибкое законодательство, которое позволяет регулировать положение лиц с ментальной инвалидностью соразмерно существующим проблемам. Ограничение их прав и установление за ними контроля не должно быть избыточным и не должно приводить к их полному исключению из жизни и полной социальной дезадаптации.
Нужно отметить, что проблема недееспособности, как она существовала до сих пор, состоит в числе прочего в том, что человек, помещенный под тотальную опеку, утрачивает даже те навыки, которые у него были сформированы. Он деградирует (особенно если речь идет о молодых людях), в то время как человек, способный действовать самостоятельно, наоборот, развивает свои навыки и повышает свои возможности участвовать в жизни общества. Даже если он делает ошибки (и из-за этого возникают проблемы) и набивает себе шишки, это опыт. Все мы в процессе нашего вхождения в общество тоже набиваем шишки, тоже делаем ошибки, это естественно. Невозможно укутать человека толстым-толстым ватным одеялом так, чтобы с ним ничего не случилось. То есть это возможно, но это не принесет ему пользы.
Своеобразным рубежом в развитии нашей правовой системы стало Постановление Конституционного суда по делу Деловой. Суть дела очень проста. Женщина, страдающая, по мнению психиатров, легкой степенью умственной отсталости и серьезными двигательными нарушениями, пребывала в психоневрологическом интернате (мать в силу возраста уже не могла в достаточной степени обеспечить ей поддержку дома). Психоневрологический интернат обратился в суд с заявлением о лишении ее дееспособности, поскольку счел, что она, в силу своего психического состояния, не способна в полной степени руководить своими действиями. Суд лишил ее дееспособности. Однако она, при помощи адвоката (известный адвокат Дмитрий Бартенев), обратилась в Конституционный суд и в суде прямо поставила вопрос, что лишение ее дееспособности явно непропорционально ограничивает ее возможности. Собственно говоря, у нее в интернате всего-то и возможностей было – распоряжаться своей собственной пенсией. Лишившись дееспособности, она лишилась этого права. Она вполне обоснованно утверждала в суде, что, может быть, какие-то сложнейшие задачи она решать и не может (они и не возникают), но уж пенсией своей распорядиться она вполне способна, и это важно для нее, для ее личных нужд и потребностей, которые она совершенно не собирается передоверять кому-то (а уж, тем более, администрации учреждения). Как вы знаете, в настоящий момент в отношении недееспособных лиц, проживающих в учреждении, функции опекуна исполняет администрация учреждения (это тоже очень интересный вопрос, мы на этом остановимся).
Конституционный суд, рассмотрев это дело, вынес довольно-таки удивительное решение – нельзя сказать, что не имевшее прецедентов, но нехарактерное. Он сказал, что вообще институт недееспособности как таковой не противоречит Конституции, поскольку это инструмент защиты прав определенной категории граждан. Но в то же время не соответствует Конституции положение, при котором этот институт не имеет никакого вариативного механизма – не имеет возможности учесть степень нуждаемости гражданина в опеке, степень выраженности его нарушений. И поручил федеральным законодателям в срок до 1 января 2013 года (в течение полугода) решить этот вопрос (то есть изменить закон).
Заметим, что, если не ошибаюсь, в 1993 году Конституционный суд точно так же велел законодателю в короткий срок ввести судебную процедуру досудебного заключения под стражу уголовных преступников – то есть, чтобы арестовывать человека можно было только по решению суда. Там было сказано «в ближайшее время», однако федеральный законодатель делал это 9 лет. В этот раз Конституционный суд, видимо, решил, что надо указать срок, и указал срок. Следует признать, что законодатель в течение полугода справился и в декабре 2012 года принял соответствующие изменения в закон – главным образом, в Гражданский кодекс.
Надо сказать, что и раньше такое понятие как ограничение дееспособности в Гражданском кодексе было, но распространялось исключительно на лиц, страдающих алкогольной или наркотической зависимостью (в последнее время добавили лиц, страдающих игровой зависимостью). Законодатель исходил из того, что такие лица в силу своих нарушений приносят вред своей семье, бесконтрольно распоряжаясь средствами, включая всяческие сделки, и в этом смысле их дееспособность следует ограничить – ограничить их право распоряжаться собственными доходами и имуществом и передать контроль за этим какому-то другому лицу. Такой правовой институт тоже не нов. Например, могу сказать, что в Российской Империи до 1917 года подобная схема действовала даже в отношении так называемых «мотов» – если человек просто слишком широко жил, проматывал имущество, слишком легко относился к собственным деньгам, то его родственники могли установить над ним опеку и ограничить его право.
Законодатель пошел по пути расширения этого института ограниченной дееспособности на лиц, которые вследствие психического расстройства могут понимать значение своих действий и руководить ими лишь при помощи других лиц. Формулировка вызывала и вызывает много вопросов (что означает «при помощи других лиц»?), но все-таки мы пришли к выводу (мы – это законодатель, когда консультировался с профессиональным сообществом и с общественностью), что это более правильная формулировка. Если формулировать «не в полной мере может понимать значение своих действий», то это неправильно, потому что кто из нас в полной мере понимает значение своих действий и в полной мере может руководить ими? Мы все в той или иной степени ограничены в понимании и способностях, и на самом деле здесь нет границы – есть люди просто легкомысленные или живущие одним днем, доверчивые или чудаковатые, но никто их на этом основании в правах не ограничивает. Поэтому в такой модели нельзя было поставить границу, откуда начинается недостаточная способность понимать значение своих действий. Мы сочли, что границу можно поставить по этому критерию – помощь других лиц. Это вполне понятная и описуемая в терминах психиатрической науки ситуация: чтобы принять решение, человеку нужна помощь другого лица (иногда конкретного), которое может ему что-то объяснить в доступной форме, подсказать или продемонстрировать. Тогда человек принимает решение сам – не за него принимают решение, не навязывают ему. Будучи же поставлен в абсолютно обособленное положение, он вовсе к этому не способен.
Классическим, хоть и утрированным, но показательным примером является случай довольно известного человека, Николая Дилигенского (он даже написал целую книгу). Это был уже довольно взрослый человек с очень глубоким аутизмом, у которого отсутствовала устная речь в общепринятом понимании, однако присутствовала письменная речь, причем очень развитая и глубокая. Проблема была в том, что, в силу своего состояния, этой письменной речью он мог пользоваться в присутствии только одного конкретного человека – своего отца. Если его отец сидел с ним рядом, он мог писать и излагать сложные мысли. Будучи оторван от него или поставлен в необычные условия и с другими людьми – он не был способен ни сформулировать, ни выразить, ни понять то, что с ним происходит. Это редкий и не очень типичный случай; но вообще ситуация, когда человеку нужна помощь, чтобы самому принять решение, не редкая, и распространяется на целую категорию людей – на людей с не очень глубоко выраженной умственной отсталостью, на людей с эмоционально-волевыми нарушениями, на людей, которым трудно воспринимать новую информацию, на людей, которым патологически трудно общаться с незнакомыми людьми и которые теряются в непривычных ситуациях, на людей, у которых неадекватные состояния возникают периодически, и в эти периоды им нужна помощь, чтобы взять себя в руки и войти в норму. Нельзя сказать, что это миллионы людей, но это не единицы – таких людей достаточно много.
Вопрос: А где устанавливается эта граница – судом? И на основании чего принимаются эти решения?
Вопрос совершенно верный. Законодатель не стал изобретать новых необычных механизмов. У нас в соответствии с Конституцией права и свободы гражданина ограничиваются федеральным законом, и существует практика, что обычно ограничение общих гражданских прав происходит по судебному решению. Недееспособность устанавливается судебным решением, ограниченная дееспособность для алкоголиков и наркоманов устанавливается судебным решением. Законодатель решил, что и ограничение дееспособности для граждан вследствие психического расстройства также устанавливается судебным решением. Для того, чтобы лицо было признано ограниченным в дееспособности вследствие психического расстройства, необходимо, чтобы это лицо или другое лицо обратилось в суд. Суд рассмотрит это дело и на этом основании примет решение. На этом вопросе – как происходит обращение в суд, как рассматривается дело и как принимается решение – я обязательно остановлюсь позже, это очень важный вопрос.
Как действует институт ограниченной дееспособности? Если лицо признается ограниченным в дееспособности вследствие психического расстройства, то ему назначается попечитель. Попечитель дает согласие на совершение подопечным сделок. Мы должны это понимать – он не совершает сделок за него. Опекун недееспособного лица совершает сделки за своего подопечного – хочет ли подопечный покупать квартиру или нет, его никто не спрашивает. Или, даже если спрашивают (хороший опекун должен находиться в контакте со своим подопечным), тем не менее, решение принимает опекун. Покупать или продавать, поехать в отпуск или купить новую одежду, положить деньги в банк или более комфортно жить – эти решения опекун принимает сам.
В случае ограниченной дееспособности решение принимает сам подопечный. Попечитель лишь дает согласие на совершение сделок. Это значит, что попечитель может заблокировать решение (наложить вето), но не может заставить подопечного сделать что-то. Это принципиально, так как сильно повышает для человека возможность самостоятельных действий.
Понятно, что попечитель содействует подопечному в осуществлении его прав и обязанностей и охраняет его от злоупотреблений. Кроме того, он заботится о развитии способности своего подопечного понимать значение своих действий и руководить ими. Это очень важно, на этом моменте стоит остановиться подробнее.
Со 2 марта у нас не только появляется институт ограниченной дееспособности, но и в институте недееспособности происходят изменения. Вносится это же положение – что опекун в отношении недееспособного тоже обязан заботиться о развитии или о восстановлении его способности понимать значение своих действий и руководить ими.
Это особенно важно в отношении интернатов. Психоневрологические интернаты у нас являются крупнейшими опекунами, у каждого из них под опекой находятся сотни людей. В некоторых интернатах администрация, безусловно, заботится о восстановлении способности своих подопечных руководить своими действиями, то есть дает им возможность выбора – чем им заняться, что им приобрести, какого цвета они хотят одежду, какую они хотят пищу и так далее. Интернат, в существующих границах, действительно об этом заботится. В таких интернатах видно, что и состояние подопечных лучше.
В других интернатах администрация ничего этого не дает. Их трудно упрекнуть в какой-то злонамеренности – администрация ПНИ считает: «Мы сами знаем, что для них лучше – как им лучше гулять, как им лучше жить, как им лучше спать». И видно, что в таких интернатах люди полностью утрачивают способность жить самостоятельно. Если раньше администрацию этих интернатов было формально не в чем упрекнуть (они всегда могли сказать: «Мы опекуны, мы отвечаем за своих подопечных. Смотрите, всё в порядке – одеты-обуты, накормлены, деньги выплачиваются, все занятия проводятся и т.д.»), то теперь к ним может быть адресован конкретный упрек: «Да, всё прекрасно, но где же ваша забота о восстановлении дееспособности?»
От попечителя зависит, как подопечный распоряжается доходами, за исключением тех доходов, которыми подопечный вправе распоряжаться самостоятельно. Самостоятельно он вправе распоряжаться своей собственной пенсией, пособиями и заработком. Если же возникает какой-то другой существенный доход (например, от продажи имущества), тогда подопечный может распоряжаться им только с согласия попечителя. Мелкие бытовые сделки (например, сходить в магазин) подопечный может совершать сам, согласие попечителя нужно только на те сделки, которые выходят за пределы этого понятия. Это совпадает с понятием дееспособности несовершеннолетних от 14 до 18 лет (в отличие от малолетних, подростки имеют право распоряжаться своими доходами и совершать мелкие бытовые сделки).
Законодатель установил в Гражданском кодексе достаточно гибкую систему контроля за доходами подопечного – попечитель по своему усмотрению может установить пределы, в которых подопечный может сам распоряжаться доходами. Например, не больше 5 тысяч в месяц.
Попечитель может как расширить, так и сократить этот диапазон. Это предусмотрено, в частности, для ситуации людей с периодическим ухудшением состояния (психиатры скажут, шубообразным, от немецкого «шуб» - пик). Попечитель может сказать: «Извини, ты сейчас «в пике», поэтому ты получаешь 500 рублей в день, и не больше. Выйдешь из этого состояния – получишь назад все свои деньги и будешь делать всё, что хочешь».
Почему законодатель пошел на такую жесткую меру, что попечитель сам может устанавливать эти рамки? Не будет ли тут злоупотреблений со стороны попечителя? Нет, не будет, потому что подопечный, ограниченный в дееспособности в силу психического расстройства, может сам обратиться в органы опеки или в суд и поставить вопрос: «Попечитель слишком меня ущемляет, это чрезмерно и т.д.». Орган опеки, естественно, должен реагировать.
Примерно так, по нашему мнению, должна выражаться помощь других лиц, то есть помощь попечителя, относительно всех этих процессов. Попечитель должен проверять отсутствие пороков воли (т.е. то, может ли человек действовать под внушением, обманом, в состоянии заблуждения и т.д.), он должен устранять этот порок воли, разъяснять подопечному истинное положение вещей. И в случае, если разъяснение не дает результата, сделку придется предотвратить.
Большим достижением этой модели является сохранение за гражданином возможности совершать сделки самостоятельно. Ограничение его прав носит частичный характер, связанный с его потребностями.
Проблемы – то, на что указывают нам критики законодательства – в том, что «пиковые» граждане постоянно не являются лицами, неспособными руководить своими действиями, однако ограниченная дееспособность носит постоянный характер (либо устанавливается, либо снимается). Мы считаем, что в настоящий момент эта проблема преодолена усмотрением попечителя регулировать степень свободы своего подопечного в зависимости от его состояния – оперативно, непосредственно, в ручном режиме.
Последний пункт. Очень много споров было про то, что такой механизм несколько несправедлив по отношению к добросовестным участникам гражданского оборота. Вот передо мной лицо. Оно ограничено в дееспособности в силу психического расстройства. Я могу об этом даже не знать – в паспорте штампа не ставится. Собственно говоря, у недееспособного тоже не ставится, и чисто теоретически недееспособный может в отношениях с другими лицами выступить в качестве якобы дееспособного, эта проблема существует и сейчас. В случае с ограниченно дееспособными людьми она встает особенно ярко. Ограниченно дееспособный человек совершает со мной сделку, я добросовестно с ним рассчитываюсь, и вдруг через некоторое время выходит его попечитель и говорит: «А я не давал согласия, а я считаю, что сделка неправильная, что она не в интересах моего подопечного. Я хочу ее отменить». И получается, что суд с высокой вероятностью встанет на сторону попечителя, я пострадаю, а чем я виноват? Попечитель недосмотрел за своим подопечным, а я-то ни при чем!
Тем не менее, мы все-таки пришли к выводу, что, во-первых, интересы граждан с ментальными нарушениями не менее важны, чем интересы участников гражданского оборота. Во-вторых, мы считаем, что добросовестный участник гражданского оборота все-таки должен быть в достаточной степени осмотрителен. Если у него возникает малейшее сомнение в дееспособности человека, ничто не мешает ему обратиться в органы опеки по месту жительства и узнать, не установлено ли попечительство над этим лицом. Если установлено, связаться с попечителем, выяснить его точку зрения… Разумный, предусмотрительный человек, наверное, все-таки это сделает.
Кроме того, если речь идет о добросовестном участнике, который честно вступил в отношения, то есть дал за товар справедливую цену или взял честную цену, то в этом случае, даже если эта сделка и будет впоследствии оспорена, он не сильно пострадает: значит, ему вернется товар, или он вернет свои деньги, большого вреда не будет. Это опасно именно для тех мошенников, которые, пользуясь доверчивостью человека, вовлекают его в сделку, явно для него невыгодную. В том числе и в этом состоит задача нового закона – защитить лицо от таких действий. Например, всякие микрофинансовые организации выдают кредиты под 80-90% в месяц, и если человек с ограниченной дееспособностью взял такой кредит, а впоследствии попечитель его оспорил, то нам не будет очень жалко эти микрофинансовые организации, которые лишатся своих грабительских доходов. В этом есть некоторый риск, но мы смотрим на баланс интересов.
Вопрос: Какова процедура назначения попечителя, в каких документах она описана и как реально происходит этот процесс?
Мы сейчас переходим к довольно большой проблеме. Проблема состоит в том, что процедура признания ограниченной дееспособности должна быть прописана в Гражданско-процессуальном кодексе, т.к. Гражданско-процессуальный кодекс регулирует все эти вопросы. Однако на настоящий момент изменения в ГПК не внесены, то есть там остались только старые положения закона об ограничении дееспособности лиц вследствие алкогольной или наркотической зависимости. Надо сказать, что, естественно, проекты изменений в ГПК, которые предусматривают процедуру ограничения дееспособности вследствие психического расстройства, сейчас вносятся и обсуждаются. Можно сказать, что законодатель до 2 марта не успел. Тем не менее, мы считаем (мы обсуждали это с другими юристами), что препятствием это не является. Если 2 марта кто-то обратится в суд с заявлением о признании какого-то лица ограниченно дееспособным вследствие психического расстройства, судья должен руководствоваться общими нормами главы 31 ГПК об ограничении дееспособности гражданина: принимать заявление, вызывать все заинтересованные стороны, самого гражданина, привлекать органы опеки и попечительства. В суд вызывают тех лиц, которые могут быть попечителями, выслушивают их мнение, и либо устанавливают это ограничение дееспособности, либо отказывают в подобном заявлении. Надо отметить, сейчас в ГПК установлено, что для дел о признании лица недееспособным установлена обязательная судебно-психиатрическая экспертиза – если кто-то обращается в суд о признании лица недееспособным, то это лицо в обязательном порядке направляется на беседу с врачами-психиатрами, которые высказывают свое мнение. До вебинара меня спрашивали, какие ставить вопросы перед экспертизой. Сейчас, когда речь идет о лишении дееспособности, перед экспертами ставятся следующие вопросы:
- страдает ли лицо психическим расстройством? (если не страдает, то о чем мы говорим?)
- может ли лицо понимать значение своих действий и руководить ими?
- может ли лицо участвовать в судебном заседании?
В действующем процессуальном законодательстве в отношении лиц, ограниченных в дееспособности вследствие алкогольной или наркотической зависимости, обязательность экспертизы не предусмотрена – удовлетворить или отклонить такое заявление суд может на основании рассмотрения имеющихся документов, фактов траты денег, сведений о пагубных пристрастиях и т.п.
Сейчас рассматривается вопрос, будет ли внесено в ГПК положение об обязательном назначении судебно-психиатрической экспертизы для дел об ограничении дееспособности вследствие психического расстройства. На мой взгляд, необходимости в этом нет. Однако, следует ожидать, что первоначально суды, конечно, будут обращаться к врачам-психиатрам за экспертизой, и это, наверное, правильно. Какие вопросы в таком случае они должны ставить перед экспертами? Очевидно, что первый вопрос остается тем же самым – страдает ли лицо психическим расстройством, каковы его степень выраженности и характер течения? Это вопрос, который не вызывает у психиатров методологических затруднений.
Второй вопрос будет о том, понимает ли человек значение своих действий и может ли руководить ими. Если психиатр отвечает, что человек не понимает значения своих действий и не может руководить ими, то, соответственно, вопрос об ограничении дееспособности, видимо, не должен стоять, и суд в этом случае откажет в заявлении. Если же эксперт говорит, что лицо способно понимать значение своих действий и руководить ими, то тогда вопрос должен стоять так: способно ли лицо понимать значение своих действий и руководить ими, и если да, то нуждается ли оно для этого в помощи других лиц?
Здесь возникает естественный вопрос: а сфера ли это деятельности врача-психиатра? С одной стороны, психиатр имеет дело с самим лицом, о котором идет речь, но не с другими лицами, с которыми это лицо общается. С другой стороны, вполне резонный вопрос – а как вообще можно оценить социальное поведение лица, страдающего психическим расстройством, если рассматривать его в отрыве от того социального окружения, в котором оно существует? В связи с этим мне кажется логичным предположить, что суды и заявители должны требовать проведения не просто психиатрической экспертизы, а комплексной психолого-психиатрической экспертизы, или даже комплексной психолого-социальной экспертизы, и привлекать в состав экспертов не только врачей-психиатров, но и психологов, и даже социальных работников. И, естественно, детализировать вопросы перед экспертами: способно ли лицо понимать значение сделок в отношении, например, недвижимости? В отношении трудовой деятельности, занятости? В отношении приобретения одежды, питания? В отношении кредитов и тому подобных трат? В отношении коммунальных расходов, расходов на связь и транспорт? Видимо, должны быть поставлены детальные вопросы, и эксперты должны давать на них ответы, анализируя не только непосредственно психическое состояние лица, но и его поведение в обществе, его отношения с другими лицами, а также привлекать этих других лиц для проведения экспертизы. Это само по себе не противоречит действующему гражданско-процессуальному законодательству, это просто новое дело, и придется за это браться. Условно говоря, если любого из нас сейчас вырвать из привычной социальной среды и бросить в среду совершенно незнакомую, например, на улицу деревни в амазонских джунглях, где у нас нет ни языка, ни знания природы и обычаев, ни знакомых людей, ничего, то мы все, с точки зрения тамошнего врача-психиатра, будем недееспособны – мы не будем понимать значение своих действий и не будем способны руководить ими. Мы не будем понимать, что эту ягоду нельзя есть, мы не будем понимать, что от этой змеи не надо убегать и т.д. И надо понимать, что многие люди с ментальными нарушениями, будучи вырваны из своей привычной социальной среды, из своей привычной семьи, находятся примерно в таком положении, и врач-психиатр, наблюдая такого человека, говорит: «Ну как же он может понимать?» Хотя на самом деле, в своей среде и в общении со своими близкими людьми он вполне может понимать (и даже еще как). Видимо, врачам-психиатрам придется это учитывать.
Надо сказать, что, опять-таки, здесь нет ничего нового. Даже в нашей практике уже были случаи, когда обращались в суд за признанием лиц недееспособными, и врачи-психиатры утверждали, что эти лица недееспособны (неспособны понимать значение своих действий и руководить ими). Однако суд рассматривал другие доказательства: заключения психологов, показания свидетелей, заключения социальных работников, которые свидетельствовали, что лицо, которое в психиатрической больнице, под наблюдением врача, не продемонстрировало каких-то социальных навыков и знаний, на самом деле, в своей привычной социальной среде и окружении, вполне способно понимать значение своих действий и руководить ими, способно в разумных пределах коммуницировать с другими людьми. И в этом случае суды отказывали в признании недееспособности, говоря, что не видят оснований для лишения лица дееспособности, поскольку оно находится в состоянии, позволяющем участвовать в гражданских правоотношениях. Судьи делали это на свой страх и риск – мало ли что, а если что-то случится, изменится социальная среда и получится, что был виноват судья, который признал человека дееспособным? Институт ограниченной дееспособности позволяет минимизировать эти риски.
Вопрос: Если по делам об ограничении дееспособности обязательное назначение судебно-психиатрический экспертизы не предусмотрено, что можно использовать в качестве доказательств в данной категории дел?
Прекрасный вопрос! Обязательной экспертизы пока не предусмотрено. В качестве доказательств можно использовать показания свидетелей, заключения других специалистов (социальных работников, психологов, педагогов, тех же самых врачей). В конце концов, обязательная судебно-психиатрическая экспертиза не предусмотрена, но о проведении такой экспертизы можно мотивированно ходатайствовать, если вы считаете, что она нужна. На самом деле, мы считаем, что она не всегда нужна, но здесь это будет на усмотрение суда. Суд может по своей инициативе назначить экспертизу, если в этом возникнет необходимость.
Теперь мы переходим к следующему этапу. Хорошо, суд признал лицо ограниченно дееспособным. Что происходит дальше? Дальше, как и в случае с недееспособными, дело поступает в распоряжение органов опеки и попечительства, которые назначают такому лицу попечителя. Этот вопрос регулируется действующим законом об опеке и попечительстве, который достаточно подробным образом описывает, какое физическое лицо может быть опекуном или попечителем (к ним общие требования, связанные с состоянием здоровья, наличием материально-бытовых возможностей, отсутствием судимостей и иных порочащих лицо факторов). Орган опеки, назначив такому лицу попечителя, будет контролировать этого попечителя. Попечитель будет, точно так же, как и опекуны сейчас, отчитываться, то есть подавать в органы опеки отчет об использовании средств подопечного, о том, что с ним происходило и т.п. Органы опеки и попечительства будут точно так же иметь возможность отстранить лицо от исполнения этих обязанностей, если видно, что оно не справляется. Если же такого физического лица, близкого человека не находится, то, скорее всего, такое лицо будет помещено под надзор в психоневрологический интернат. В этом случае функции попечителя будет исполнять ПНИ, точно так же, как он сейчас исполняет функции опекуна в отношении недееспособных, помещенных туда. Кстати говоря, не все лица, помещенные в ПНИ, недееспособны. Некоторые из них дееспособны, и в этом случае у них с интернатом отношения просто клиента и поставщика услуг. Если ограниченно дееспособное лицо находится в интернате, оно сохраняет возможность распоряжаться своими средствами в тех пределах, о которых мы говорили, сохраняет возможность вступать в брак, сохраняет способность в любой момент расторгнуть отношения и выйти из интерната, найти другого попечителя и жить самостоятельно, найти работу. Так, многие дееспособные лица, проживающие в интернатах, работают на стороне. Понятно, что даже в интернате права ограниченно дееспособного лица будут в значительной степени защищены по сравнению с полностью недееспособным.
Это я частично отвечаю на заданный перед вебинаром вопрос «Кто контролирует качество ухода?». На самом деле, что касается ухода за подопечным лицом, то его контролирует сам опекун – он должен следить за тем, чтобы его подопечный был ухожен, чтобы все было в порядке и т.д. Над тем, как опекун справляется со своими обязанностями, надзирает орган опеки. При этом, к сожалению, какого-то детального расклада, какой на самом деле должен быть оказан объем социальной поддержки, не существует. Орган опеки в значительной степени пользуется возможностью усмотрения, но не будем забывать, что ограниченно дееспособное лицо может и самостоятельно поставить вопрос перед органом опеки: «Мне плохо. Я не получаю помощи, которая мне нужна».
На самом деле это тема для отдельного вебинара. С начала 2015 года в силу вступил новый закон об основах социального обслуживания. По мысли нашего законодателя опекун – это не нянька. Это товарищ и контролер. А непосредственно сами социальные услуги – уход, приготовление пищи, уборка жилья, приобретение продуктов и т.д. – лицо должно получать от поставщиков социальных услуг. Если речь о государственных поставщиках, то это Центр социального обслуживания. Конечно, опекун в отношении недееспособного и попечитель в отношении ограниченно дееспособного лица, нуждающегося в уходе, должен взаимодействовать с органами социальной защиты по составлению индивидуальной программы получателя социальных услуг, которая вводится в действие с 1 января, по выбору поставщика социальных услуг, по выбору формы получения социальных услуг (на дому, в полустационарных условиях, в стационарных условиях). Услуги предоставляются за плату, в некоторых случаях с освобождением от платы, в некоторых случаях бесплатно – это регулируется не законодательством об опеке и попечительстве, а законом №442 «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации». Под него уже принято довольно много подзаконных актов на уровне города Москвы, на уровне Московской области – о введении реестра поставщиков социальных услуг, о введении регистра получателей социальных услуг, об установлении тарифов на оказание социальных услуг, о выплате субсидий негосударственным поставщикам социальных услуг, поскольку сейчас существует возможность привлекать к социальному обслуживанию негосударственных поставщиков. Возможно, если нам удастся провести еще вебинар, мы поговорим про это подробно.
Что касается того, как вообще мы будем жить дальше – я хотел на этом остановиться, это очень важно. Как вы уже поняли, в течение ближайшего времени должны быть приняты изменения в Гражданско-процессуальный кодекс, касающиеся процедуры установления ограниченной дееспособности. Кроме этого, происходит само расширение круга лиц, находящихся под опекой и попечительством, и расширение диапазона различных ситуаций для лиц с ментальными нарушениями. Например, у нас теперь будут лица, которые помещены в интернат, но у которых функции попечителя выполняет внешнее лицо, чего раньше не было. Будут лица, признанные ограниченно дееспособными, но в разной степени ограниченные в возможностях распоряжаться собственностью, своими доходами и т.д.
В связи с этим неизбежно грядет большое реформирование самого института опеки и попечительства, существующего в нашей стране. Закон о внесении большого количества изменений в законодательство об опеке и попечительстве и связанные с этим нормативные акты, в том числе закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании, сейчас рассматривается, активно обсуждается и, вполне возможно, будет вынесен на весеннюю сессию Государственной Думы и еще до лета принят в первом чтении. Этот закон предусматривает, во-первых, введение множественной и распределенной опеки, чего раньше не было.
Формально по закону и сейчас одному и тому же лицу может быть назначено более одного опекуна или более одного попечителя. Но сами органы опеки и попечительства сейчас это трактуют применительно к ситуации помещения человека под опеку в семью. Обычно речь идет о несовершеннолетнем или молодом человеке, для которого оба родителя, и муж, и жена, выступают опекунами или попечителями (потому что неудобно, когда один из них попечитель, а другой – нет). Но, поскольку сейчас появится большая категория ограниченно дееспособных взрослых людей, то возникнет ситуация, что у них будет большое количество разных задач и интересов. В этом им будет нужна разнообразная помощь, которая, вполне вероятно, не будет покрываться возможностями одного лица. Для этого будет введена возможность назначения одному и тому же лицу нескольких опекунов или попечителей, причем как физических лиц, так и организаций. Это будут не только организации, осуществляющие уход (интернаты, дома престарелых), но и сторонние некоммерческие организации (общественные, родительские, может быть, даже юридические). Все эти организации, если захотят, могут стать частичными опекунами или попечителями и взять на себя часть функций по опеке.
Могу привести пример. Одна моя коллега, не юрист, говорила: «Я не очень понимала, зачем нужно, чтобы опекуном была организация или чтобы опекунами было несколько человек?». Она столкнулась с конкретной ситуацией: молодой мужчина вышел из интерната и стал жить самостоятельно. Его пытались признать недееспособным, суд в этом отказал, и, несмотря на то, что человек страдает ментальными нарушениями, он был признан дееспособным. Он начал жить сам, и мы увидели, сколько возникло самых разных проблем. Одни проблемы – в бытовой сфере (как вести дом, как приготовить пищу), другие – в финансовой сфере (как заработать, как тратить деньги), третьи – в юридической сфере (проблемы с квартирными долгами, с наследством, с семейными обстоятельствами) и так далее. То есть у него возникло несколько разных дел. У него есть друзья, есть люди, которые о нем заботятся. Так, одно лицо оказало ему огромную моральную поддержку в организации его быта, но при этом совершенно запустило его правовые и финансовые дела, и они оказались запутанными и затрудненными. Какое-то другое лицо вполне могло бы взять на себя помощь в финансовых и юридических, судебных делах, но совершенно не способно помочь ему в том, как стирать одежду и убирать квартиру (а помощь в этом тоже нужна). Поэтому, как мы видим на практике, для таких лиц нужно несколько разных попечителей для разных сфер жизни или же одна организация-попечитель (или организация-опекун), в рамках которой есть разные подразделения, охватывающие сферы деятельности этого человека. Предлагаемые проекты предусматривают это и регулируют и взаимоотношения между попечителями, и взаимоотношения между попечителем и подопечным, и все последствия возможного причинения вреда, заключения сделок, оспаривания сделок и так далее. Вполне вероятно, что такой законопроект будет принят. И, возможно, это стронет дело с мертвой точки, потому что сейчас вариативность очень маленькая: даже у ограниченно дееспособного человека получается, что либо у него есть попечитель – физическое лицо, с которым он живет, либо он оказывается в интернате, и интернат становится его попечителем. Это нежелательная ситуация, потому что здесь мы видим конфликт интересов – интернат или детский дом, с одной стороны, оказывает услуги (по проживанию, поддержанию жизнедеятельности), а с другой стороны – как опекун или попечитель – он же должен контролировать качество этих услуг и соблюдение условий. Соответственно, скорее всего (как это обычно и происходит на практике), он будет сам на себя смотреть сквозь пальцы и прощать себе то, что он, может быть, не простил бы стороннему поставщику услуг. В результате страдает подопечный. Это ненормальная ситуация, и новое законодательство должно это изменить.
Был интересный вопрос: является ли умственная отсталость при синдроме Дауна психическим заболеванием, и можно ли такого человека ограничить или лишить дееспособности?
Наверное, тот, кто задавал этот вопрос, уже понял, что ограничить такое лицо в дееспособности, скорее всего, можно, потому что умственная отсталость – как раз хороший пример, когда лицо сохраняет способность понимать значение своих действий и руководить ими, но нуждается при этом в помощи. У лиц с синдромом Дауна, насколько я как неспециалист могу наблюдать, существует очень широкий диапазон – какие-то лица с синдромом не нуждаются ни в ограничении, ни в лишении дееспособности и способны существовать самостоятельно (и успешно существуют), какие-то лица все-таки нуждаются в помощи других лиц, и в этом случае они должны быть признаны ограниченно дееспособными, для каких-то лиц – если отсталость глубокая и невозможно установить волю этого лица – возможно, придется ставить вопрос о недееспособности. Точка зрения психиатров – интересная вещь. В кулуарах некоторые психиатры уже говорят: «Ну да, мы понимаем, что некоторые вещи – синдром Дауна, классический аутизм – в строгом смысле не психические заболевания, и тут должен работать не врач-психиатр, а социальный работник, реабилитолог, психолог, дефектолог и так далее, тут нет психиатрической задачи». Но все-таки господствует представление о том, что речь идет о психическом расстройстве, и главная формулировка нашего закона исходит из того, что лишение или ограничение дееспособности происходит вследствие психического расстройства.
В принципе, можно говорить о том, что наше гражданское законодательство написано для тех людей, которых условно называют «нормальными», «обычными». А те люди, которые не попадают в категории, описанные нашим гражданским законодательством, расцениваются как люди, психика которых расстроена по сравнению с нашей. Философский вопрос – больные они или другие, но мы, через призму права, скажем так: те лица, которые не могут безоговорочно вписаться в наше гражданское законодательство, считаются «лицами с психическим расстройством». Соответственно, они в рамки нашего гражданского законодательства вписываются через институт ограничения или лишения дееспособности.
Последнее, что касается вступающего в силу закона. Там вводятся довольно важные положения и в отношении опекуна недееспособных, и в отношении попечителя ограниченно дееспособных – о том, что даже в отношении недееспособных опекун обязан принимать решение с учетом мнения лица или с учетом его предпочтений, которые стали ему известны. Раньше этого не было – опекун или попечитель мог принимать решения исключительно исходя из своих представлений о правильном, нужном и желательном. Сейчас этого недостаточно. Сейчас он должен учесть – он не связан этими пожеланиями, но он должен учесть пожелания самого недееспособного. Более того, если недееспособное лицо не способно эти пожелания сказать, выразить, опекун должен попытаться выяснить его предпочтения. Выяснить предпочтения можно разными способами – можно опросить его знакомых, родственников, его бывших опекунов (если опекун новый), попытаться посмотреть, чего хочет сам человек и к чему склоняется… Во всяком случае, если раньше это не вменялось в обязанность опекуну, то теперь вменяется.
Вопрос: достаточно долго не будет механизма, позволяющего контролировать выполнение требования интересоваться мнением лица. Какой тут возможен механизм?
На самом деле, не очень понятно, как можно прописать детально механизм учета мнения лица, страдающего психическим расстройством, при принятии решения. У нас даже были мысли попытаться прописать это примерно так: «Для выявления мнения лица создается комиссия. Сначала ему доводится в устной форме, при отсутствии такой возможности – в письменной форме, при отсутствии такой возможности – в форме картинок, в форме жестового языка и так далее». Я не исключаю, что такой механизм может быть принят на уровне подзаконных актов или на уровне методических рекомендаций для органов опеки и попечительства. Всё предусмотреть мы не можем.
Вопрос: возможно, эта норма, которая обязывает попечителя или опекуна узнавать мнение подопечного, прописана для того, чтобы потом можно было спросить об этом и определить, насколько попечитель адекватно исполняет свои обязанности?
Именно! Мы исходили из того, что это должна быть не формальная процедура (потому что спектр расстройств очень велик), но это должно быть написано в законе, чтобы сам подопечный или же кто-то другой мог сказать: «Смотрите, опекун не учитывает моего мнения!» или «Попечитель действует не так, как я хочу!» И тогда орган опеки в рамках осуществления своих законных функций по надзору за опекунами и попечителями должен придти к опекуну (или попечителю) и спросить: «Скажите, а как вы узнавали мнение своего подопечного, его предпочтения? Какие конкретно вы предприняли для этого шаги? Расскажите нам». В этом случае опекуну придется отчитываться, он должен будет сказать: «Я постарался сделать вот так…» или «Я нарисовал картинки…» или «Я принес ему на выбор несколько образцов товара и предложил…», «Я сводил его в новую квартиру, показал ему и посмотрел, понравилось ему или нет», «Я сводил его в этот интернат, пронаблюдал за его реакцией – понравилось ли ему или он, наоборот, высказал, что ему там некомфортно – и исходя из этого принял решение».
Конечно, со временем предстоит это сделать рабочим процессом. Это очень сложная задача – быть опекуном и попечителем. Тем не менее, нельзя сказать, что она нерешаемая – есть и люди, и организации, которые с функциями опекуна и попечителя справляются.
Всё формально прописать невозможно и в силу широты спектра: при конкретном прописывании окажется, что тем, кто не попадет в этот формальный перечень, это вроде бы и не нужно. Если мы для конкретных ментальных нарушений пропишем конкретную детальную процедуру получения их мнения и предпочтений, то те, кто не попадут в этот спектр нарушений, будут интерпретироваться так: «А этих и спрашивать не надо!» Такие обязательно будут, сколько формально ни прописывай. Поэтому нам сейчас кажется, что более правильно оставить общую норму. Но если в процессе применения этой нормы выяснится, что опекуны и органы опеки действительно нуждаются в конкретной процедуре и в прописывании конкретных механизмов выяснения этих предпочтений и одобрений, значит, будем принимать какие-то дополнительные подзаконные акты и вводить какие-то процедуры.
Вопрос: возможно, стоит не устанавливать процедуру определения, было ли учтено мнение подопечного, а создать какую-то инструкцию для органов опеки и попечительства, где будут критерии, как определить, учитывалось ли его мнение? Чтобы чиновник, который будет этим заниматься, понимал, что ему делать.
Совершенно верно. Возможно, тоже будет какое-то подзаконное регулирование. Кроме того, это дополнительная страховка для подопечного – если тот, кто вступает в какие-то гражданско-правовые отношения (например, сделки по недвижимости), видит, что у опекуна одно мнение, а сам подопечный явно возражает, то, наверное, тогда этот «контрагент» подумает: «Ой, ведь по закону опекун обязан выяснять мнение подопечного. По-моему, у них мнения совсем разные – опекун не очень-то интересуется мнением подопечного, уж не нарушает ли он закон? Что-то эта сделка подозрительная, не оспорят ли потом на том основании, что не было учтено мнение? Пожалуй, воздержусь». Я имею в виду, что это опасение будет для опекуна и попечителя дополнительным стимулом действовать в соответствии с явно выраженным мнением подопечного (во всяком случае, если его можно хоть как-то зафиксировать).
Вопрос: существует ли опасность, что мало кто сможет стать опекуном или попечителем, так как к ним предъявляются жесткие требования?
Так ведь жесткие требования к опекунам и попечителям существуют и сейчас. И сейчас уже есть казусы и прецеденты, когда единственный близкий человек, единственное лицо, которому есть дело до этого инвалида, не проходит по каким-то формальным критериям (обычно это состояние здоровья) для того, чтобы стать опекуном. Но, надо сказать, что все-таки органы опеки достаточно разумно к этому подходят и обычно, если речь идет о так называемой родственной опеке – то есть если опекуном хочет стать родственник, который находится в тесной связи с человеком, – органы опеки идут навстречу, несмотря на неполное соответствие требованиям. А вот если опекуном или попечителем хочет стать физическое или (в будущем) юридическое лицо, для подопечного совершенно внешнее, то тут, наверное, жесткий контроль не помешает. Если приходит совершенно посторонний человек и говорит: «Я хочу быть его опекуном», то, конечно, стоит очень хорошо его проверить на предмет всего. Думаю, что это хороший баланс интересов.
Добавить комментарий